— Закрылась, и долго собираешься так стоять? — осуждающе спросила сестра.
— Можно мне выпить? — умоляюще попросила Олеся.
— Вот ещё, так уже должна давать! Хотя, погоди. Почему нет?
Через минуту она принесла сестре сто грамм водки и солёный огурец. Та жадно выпила водку и заела огурцом.
— Эй, мальчики, иди сюда! — подозвала она рукой молодого. — Сюда, сзади трусы сам снимешь, — руководила она.
Тот и вправду подошёл и стянул с Олеси трусики. Та уже не сопротивлялась.
— Трогай женщину, вот сюда руку суй, — продолжала она, положив руку молодого сестре сзади между ягодиц. Тот благодарно и восхищённо начал там щупать, от чего стоящая столбом Олеся стала чуть приседать, сжимая колени и виляя задом.
— Ну вот, — удовлетворённо заявила Анна, — дело пошло. Теперь ты, — подозвала она старшего, — штаны-то снимай.
Тот подошёл, расстегнул пыльные и грязные штаны, выкатив на свет коричневый полумягкий член из чёрных трусов.
— О, хороший член! Дай его ей в руку! — одобрила Анна. Олеся уже без подсказок взяла член у подошедшего рабочего и ритмичными движениями стала обрабатывать рукой.
— Ну как, мокрая она? — уточнила Анна у молодого.
Тот не сразу ответил, погружённый в восхищённое осязание Олесиной промежности, но потом закивал довольно:
— Мокрая!
— Ну вот, я же говорила, — терпеливо добавила Анна. — Резинку надевай и всовывай!
— Аня, иди уже отсюда, мы сами всё решим, — зло цыкнула на неё сестра.
— А, всё, настроилась, дело пошло? Резинка-то есть? — Рабочий отрицательно покачал головой. — У-у-у, бестолочи, ничего у них нет! — Анна метнулась в комнату сестры, нашла её «семейные» презервативы и забрала сразу три штуки, довольно представляя, как сестра будет оправдывать их отсутствие перед мужем.
Вернувшись в соседнюю комнату, где Олеську в четыре руки лапали мужики, она отдала две штуки молодому и один — загорелому. Дрожащими руками молодой попытался натянуть скользкую резинку на свой крепкий член, вынув его из трико. Но, видимо, взялся не с той стороны и никак не мог раскрутить его по стволу.
— Дай сюда, горе луковое! — всплеснула руками Анна и, склонившись, помогла парню облачиться своими опытными руками. Напоследок пожав кулаком твёрдый ствол, она подтянула его к Олесиному заду, направляя горе-любовника. Молодой закатил глаза, направляя себя рукой под белыми ягодицами сестры. Та ойкнула, и он, довольный, взялся руками за её бока, нетерпеливо притягивая к себе.
Дело пошло, и Анна решила удалиться, чтобы наблюдать за всем со стороны. Она оставила троицу, выйдя из комнаты и прикрыв дверь ровно настолько, чтобы видеть через широкую щель. У неё был припасён телефон, которым она стала снимать происходящее из коридора. «Теперь оправдывать свои измены перед мужем насилием и опьянением у Олеськи точно не получится!»
Член пожилого азиата тоже окреп. Не очень большой, он налился в руке Олеси довольно основательным орудием. Под ударами сзади женщина всё сгибалась ниже, и, осмелев, мужчина положил руку на её голову и притянул к своему члену. Он сунул его ей в губы, но Олеська не открыла рот и отвернулась. Тогда последовала пощёчина по её щеке, от которой она вся вздрогнула и затравленно подняла к мужчине глаза. Ничего не говоря, он снова сунул член ей в лицо, и та теперь покорно приняла его в рот. Теперь сестру имели с двух сторон. Боже, как Анне нравилась эта картина! Она не забывала снимать, но всё больше увлекалась развернувшимся представлением!
Какое-то время троица не издавала ни звука, только будто в немом кино ритмично двигались фигуры. Но потом тишину нарушила Олеся, принявшись мычать при каждом ударе сзади. Молодой вцепился в её ягодицы и на глазах ускорялся, превратившись в отбойный молоток. От этого всё тело женщины содрогалось, ноги подгибались в коленях, некрасиво укоренившись на грязном полу.
— А-а-а-а, — высвободила свой рот Олеська и закричала в голос. Молодой резкими шлепками долбил её со скоростью швейной машинки. Похоже, ей это даже нравилось, потому что она вся напряглась, выгнулась в спине и запрокинула голову. — А-а-а-а! — не унималась она. На остервенелое лицо молодого было страшно смотреть. Как злобный янычар, он сверкал глазами. Старый сказал что-то своему напарнику, и тот нехотя сбавил темп, а потом и вовсе остановился, вырвав у Олеси стон разочарования.
— Блять, ну чего остановился? — пьяно сматерилась она, оглянувшись на молодого. Но тот не стал отвечать, вынув член, основательно сдобренный женскими выделениями, он с сожалением перебрался к Олесиному лицу, уступив место тому, что постарше. Тот подошёл, раздвинув белые ягодицы женщины, нагнулся, рассмотрел безволосую щель и темнеющий глаз задницы, а потом смачно плюнул ей в очко.
— Э-э-э, ты чего, не туда! — сразу всё поняв, заголосила Олеська. Она хотела вырваться, спасая свой зад, но старый что-то снова сказал молодому, и тот ловко зажал голову женщины между своими ногами, прихватив и её упирающиеся руки своими.
— Э-э-э, пусти! Кому говорю! — заверещала женщина, водя задом и взбрыкивая. Голова её была зажата между бёдер молодого, а руки заломаны за спину. Тут старый шлёпнул Олесю по заду, чтобы она остановилась, деловито прицелился, растягивая её гладкие ягодицы, и, кряхтя, надавил членом на очко. Она всё повторяла «нет-нет!», но её никто не слушал. Проникновение ознаменовалось новым криком: «А-а-а, блять, больно!» И крепкие мужские руки легли на Олесину талию, не давая ей ускользать. Загорелая задница ритмично заходила, вызывая новые, но постепенно затихающие крики женщины.
Видя, что она уже не сопротивляется, молодой отпустил Олесину голову и, стянув презерватив, заполнил членом её открытый от боли рот.
— Жопа для любовника, — отдуваясь, произнёс старый, расставляя ноги для лучшей опоры. Он двигался размеренно, будто шлифовал штукатурку, выверенными скупыми движениями.
— Угум, гум-гум! Слишком! — протестовала женщина.
Молодой держал её за растрёпанные волосы, загоняя ствол в гудящий рот брюнетки. По щекам женщины катились слёзы — то ли унижения, то ли от боли. Но она покорно сносила всё, что с ней делали, не сопротивляясь, расставив ноги и прогнувшись в спине.
Анна с удовольствием снимала открывшуюся сцену, вполне дотягивающую до неплохого постановочного ролика. И обстановка была живописной: голые ободранные стены с разводами, покрытый рваной бумагой пол, чёрное окно и два загорелых тела на фоне белой рафинированной женщины. Только не было видно, как член того, что сзади, буровит очко сестры. Старый иногда останавливался, выходил, поплёвывал в открывшееся тёмно-красное жерло, вот тогда было видно, в какое именно место сношают Олесю. Но потом волосатая спина снова закрывала обзор, ягодицы резко двигались, вызывая ответный вскрик боли у Олеси, а мужики довольно смеялись.
Анна не засекла, сколько времени это продолжалось, но её рука уже устала держать телефон неподвижно. Тут старый снова вышел из Олесиного зада, крикнул что-то второму, тот освободил её рот, и первый, подбежав к её лицу, стал с утробным радостным криком самурая кончать на неё, поливая густой белой спермой лоб, глаза и щёки женщины. И снова Олеся с негодованием закричала, закрываясь руками и отплевываясь.
Но для неё ещё ничего не кончилось. Молодой уже натягивал второй презерватив. С ним у него получилось быстрее, и через минуту Олеся стояла раком на полу, а он пристраивался к ней сзади. Кажется, он пошёл по стопам опытного коллеги, потому что женщина снова жалобно и негодующе застонала, когда он входил в неё. Потом она уронила усталую голову на сложенные руки и уже никак не реагировала на дальнейшее. А молодой повис на её заде, как макака на лошади, и стал лихорадочно сношать её мелкими быстрыми движениями.
Он строчил её, как отбойный молоток, жёстко шлепая по женским бёдрам. Голова Олеськи моталась в разные стороны, будто она скакала галопом. Старый ходил вокруг них, задумчиво дёргая полувставший член. Дождавшись, пока молодой приостановился, переводя дыхание, тот рывком поднял голову Олеськи и сунул свой член в рот. Удивлённая женщина чуть не поперхнулась и, давясь, принялась сосать, стараясь оттолкнуть мужчину руками. Как во сне, она, отключившись от реальности, послушно сосала и заглатывала, водила языком по головке, облизывала яйца и уздечку, принимая максимально глубоко, и смотрела в глаза, как преданная собачонка. Старый притоптывал и кряхтел от удовольствия. Молодой пытался продолжить, но уже без прежнего пыла.
Тут Анна не выдержала и, заглянув в комнату, подала голос:
— Она с двух сторон сразу любит! Бутербродом! — показала она, сложив ладошки.
— Аня, падла, уйди! — завопила сестра.
Но старый всё понял. Кивнул и что-то негромко сказал молодому. Тот поднялся и бросился к раскладушке, где улёгся на спину, расставив ноги. К нему второй подтащил вялую Олесю, показав забраться сверху.
Толкнув в спину, он определил Олеську на молодого, заставив её склониться и лечь на него плашмя. А сам, снова натужно склонившись и смачно плюнув в алое приоткрытое очко, переступил узкую раскладушку и пристроился сверху. Олеся приняла его покорно и с коротким вскриком.
— В жопу ебать надо неверных жён! В пизду пусть муж ебёт! — почему-то повернувшись к Анне, пояснил старый.
«Надо же, с принципами мужчина», — подивилась та, продолжая снимать. С её места дальнейшее виделось плохо, и она тихонько снова пробралась в комнату, стараясь запечатлеть всё происходящее в деталях. Почему-то вид растерзанной Олеськи примирял сестру с ней, даже вызывал приступы сострадания. Два смуглых члена синхронно двигались в её сестре, а на её застывшем распаренном лице пробегали гримасы то ли страдания, то ли удовольствия. Стоны Олеськи становились всё громче, она уже подбадривала и руководила скоростью и ритмом проникновения, призывая мужчин ускориться. Анна взяла лицо сестры крупным планом, стараясь ухватить тот самый миг наивысшего удовольствия. И он не заставил себя ждать. Между двумя сопящими мужчинами тело Олеськи напряглось, вжимаясь в молодого, руки схватили его за плечи, лицо сморщилось, как от лимона, рот приоткрылся, из него вырывались ритмичные «а-а-а-а!», и вдруг прозвучало «о-о-й» и «а-а-а-х!». Нос собрался в складках гримасы, а потом лицо расправилось, разгладилось, став снова красивым, молодым и довольным.
