- Да, можем. Но не потому, что мы переспали друг с дружкой. А потому, что мы стали друзьями. Помнишь, во время нашей первой встречи я сказала, что мои клиенты становятся моими друзьями? Ну вот, этот момент и случился. Пусть даже через постель.
Мы помолчали, каждая думала о своём.
- Вот ещё что, - сказал она. – Мне очень интересно узнать. Что чувствуют люди, когда их порят? Я хотела тебя попросить выпороть меня, но ты постоянно делала что-то – то вагину теребонькала, то грудь, и я отвлекалась. Но я мысленно возвращаюсь к тому, что ты мне рассказывала про самоистязание, и всё-таки хочу выяснить – каково это?
- Ты этого не поймёшь. Удовольствие от порки испытывают только любители БДСМ и депрессарики, вроде меня. Ты любишь БДСМ?
- Нет.
- А депрессии у тебя нет. Если я ударю тебя сильнее обыкновенного шлепка, тебе будет просто больно, а удовольствия ты не почувствуешь.
Она кивнула.
- Ответь мне, - попросила я. – Кого ты представляла, когда сосала?
- Своего бывшего мужа.
- Развелись?
- Нет.
- А что?
- Он умер.
- Прости, я не знала.
- Вот так…
- Отчего, если не секрет?
- Покончил с собой.
- Боже!
- Плохая история. У него был бизнес, и его кинули на такую сумму, что он не выдержал. Он ничего не сказал мне. Если бы я знала – я бы вытащила его. Но…
Она замолчала.
- Прости…
- Я сама долгое время пребывала в депрессии, несмотря на то, что дипломированный психотерапевт. Вытащил меня однокурсник. Тот самый Виктор, который направил тебя ко мне. Я думала, что потеряла квалификацию – он помог мне восстановиться не только жизненно, но и профессионально. Это было три года назад. С тех пор когда я вижу людей в состоянии депрессии, а тем более готовых на самоубийство, я делаю всё, чтобы вытащить их, поскольку на себе поняла, каково это.
- Я ведь тоже думала наложить на себя руки.
- Я помню, ты говорила.
- Меня ведь только голос бабы Рины останавливал.
- Ты и про это говорила. Кстати, а что с ней? Жива ли она?
- Жива. Но у неё Альцгеймер. Почти никого не узнаёт.
- Ты давно её видела?
- Давно.
- Ты должна к ней съездить. Если она сделала тебе такую установку, которая спустя много лет сработала – считай, что подарила тебе ещё одну жизнь. При первой же возможности съезди к ней.
- Хорошо. Май?
- Что?
- А почему Виктор Юрьевич сказал, что я не по его профилю? Ты что, лечишь отклонённых на сексуальной почве?
- Во-первых, да, лечу. А во-вторых Виктор мог тебя вылечить. Он просто сплавил тебя мне, потому что знал – я за таких всегда берусь, и не отступлюсь, пока не вылечу.
- А меня, получается, вылечила?
- Ну ведь твоя депрессия вылетела в окно!
Я поставила чашку на стол, склонилась к ней.
- Ты даже не представляешь, как я тебе благодарна!
Я страстно поцеловала её в губы. Моя рука шмыгнула в халат, под которым не было белья.
- Алла, что ты делаешь? Ты сумасшедшая?
- Ты знаешь, что такое лесбийский секс на кухне?
***
Дом был массивен, хоть и одноэтажный. Он стоял очень крепко, хоть и было ему почти сто лет. Ставил его мой прадед Павел, который, как рассказывали мне про него, был очень основательный человек. Основательно жил. Основательно делал своё дело – был кузнецом. Основательно делал детей – только от своей жены было десять, а ещё говорят, ни одной юбки не пропустил. Основательный поставил дом. И даже ушёл из жизни основательно – в восемьдесят восемь лет своими руками сделал гроб, отшлифовал досочки, сходил в церковь исповедался, причастился, вернулся домой, надел костюм, лёг в свой гроб и умер.
Кому только из родни не доставался этот дом, но никто, кроме самой младшей дочери кузнеца Ирины, не осилил его основательность.
Я потянула на себя тяжёлую дверь. Она открылась без скрипа. В этом доме никогда ничего не скрипело – ни петли, ни половицы. Прошла через сени, вошла в комнату.
Здесь было тихо. Баба Рина сидела за обеденным столом. Глаза её были открыты, но смотрела она в одну точку. В её компании сидели две старухи и беседовали шёпотом. Одну из них я узнала – это была соседка, тётя Настасья. Другую видела впервые, как и бабку, что стояла у плиты и варила кашу. При виде меня незнакомые старухи замолчали и недоумённо уставились на меня. Пожилая соседка тоже как-то хмуро стала меня разглядывать, и я уже решила, что мне тут вообще не рады.
- Здравствуйте, - сказала я. Старухи продолжали пялиться на меня. Я уже хотела огрызнуться, но вдруг соседка улыбнулась и тихо, но приветливо сказала.
- Так это же Алла, её внучка! Здравствуй, здравствуй, проходи скорее! А я-то, старая калоша, никак не пойму, кто это пришёл. Совсем ничего не вижу, карга близорукая! Бабушку приехала навестить?
Услышав эти слова, другие старухи тотчас поздоровались со мной и наперебой стали расспрашивать меня всякую ерунду. Понимая, что надо быть тактичной с теми, кто ухаживал за бабушкой, я терпеливо рассказывала им, кем стала, чем занимаюсь, чего добилась. Пожалуй, лишь о своей ориентации не стала говорить, да про пережитую депрессию промолчала.
- Ну ты посиди тогда с ней, - сказала наконец, тётя Настасья. – А мы пойдём во дворе побудем, кости заодно разомнём. Пошли, бабоньки!
Я подсела к бабушке, взяла её за руку и прижалась губами к пыльной стороне ладони.
- Если бы ты только знала, что я всё была бы готова отдать, чтобы ты могла меня выслушать, - сказала я.
Она молчала и смотрела перед собой.
- Я только недавно поняла, сколько много ты для меня сделала. Помнишь, мы когда-то сидели за этим столом, а ты мне впервые дала попробовать сливовой наливки? Я только сейчас, спустя много лет поняла, какой ты прекрасный психолог. Как же я благодарна тебе за это, и как ругаю себя за то, что не могла тебе сказать это раньше.
Бабушка вдруг сморщила лоб, её губы сжались, а лицо приняло какое-то обиженное выражение. Было такое ощущение, что она собиралась заплакать. Глаза её забегали, словно искали что-то.
- Бабушка, бабушка, - испуганно заговорила я. – Я тут. Посмотри на меня!
И поскольку глаза её бегали, я встала перед ней и перехватила взгляд. Она уставилась на меня своими старческими белёсыми глазами и прищурилась. Губы зашевелились.
- А… А… Ал… Ала?
И вдруг она улыбнулась. Как маленький ребёнок.
- Мила... я моя. Аллочка… А я… а ты… Тут? Где ты? Была?
- Бабушка, я приехала к тебе, - я не знала что говорить и начала плакать.
- Я… да… я ждала… тебя ждала. Прие… хала?
Её взгляд стал туманиться, и ускользать.
- Смотри на меня, смотри! – заговорила я, и она опять уставилась на меня.
- Аллочка!
- Бабушка. Я хотела сказать… Спасибо тебе за всё. Ты такая хорошая! Ты так много для меня сделала.
Я много что говорила, и сама не понимала что. А она смотрела на меня и грустно улыбалась. Вряд ли она осознавала и половину того, что я говорила, но это не важно. Важно было, что она понимала – это я, и я её благодарю.
- Ты как? Ты? – спросила она. – За… За… муж?
- Нет, я не замужем. Но у меня всё хорошо.
- Хорошо?
- Всё хорошо! У меня всё получается. И меня окружают прекрасные люди. И все счастливы, счастливы.
- А я такая… дурная… Расскажи мне ещё… про себя… ещё…
…Когда бабки пришли минут через двадцать, они дар речи потеряли. Не я, а баба Рина держала мои руки и, склонив голову, улыбалась счастливой улыбкой. Но глаза её были закрыты. Она спала. Проснувшись, она уже не узнала меня, и вновь сидела и смотрела перед собой. И лишь улыбка так и не сходила с её лица.
Я оставила тёте Настасье денег. Наверняка, всем им можно было доверять, но про Настасью я знала наверняка – рубля себе не возьмёт, всю жизнь жила так же честно, как баба Рина, и поэтому была её лучшей подругой.
Когда я садилась в машину, чтобы уехать домой, зазвонил телефон. Эта была Наталья, начальница офиса этажом ниже.
- Привет, Алла, - сказала она. – Я должна тебе кое-что показать.
- Что?
- Я только что вышла из секс-шопа, и у меня в руках двусторонний страпон с пупырышками.
- Наташа, я уже лечу! Я буду в городе через полтора часа!
- Купи вина.
- Куплю.
- И свечей. Для романтики.
- Наташа, я куплю дюжину длинных и толстых свечей. Таких длинных, и таких толстых… Для такой романтики! Ты от такой романтики кричать будешь!!!
- Детка, я от таких слов начинаю подтекать!
Я втопила педаль газа.
