«Я, честно, от такого напора охуел. А Гриша сосет, захлебывается от радости, слюней напустил под шкурку, языком вращает, ладошками помогает. Мой хуй тоже подскочил, напрягся, хотя умом я понимаю, что это непедагогично - но что поделать? Что?! Я в тот момент растерялся. А Гриша сосет и постанывает от счастья. Вдруг мой хуй у него изо рта нечаянно вырвался - Гриша поднимает глаза на меня и говорит:»

«Зашли с ним в траву, которую он рвал, и я, оглядываясь, чтобы нас все-таки никто не видел, рукой расстегиваю ему брюки, нащупываю здоровенный елдак, который лежит. А у меня у самого стоит во всю мочь - спустить хочу до ужаса. Месяц терпел.»

«Тело доцента стала бить судорога, он распростерся грудью на столе и ухватился руками за края стола, вжимаясь в простынку. Я ебал его, держа за бедра. Поскольку я был моложе, то кончал я медленнее. Через некоторое время после того, как кончил он, я стал чувствовать, как подступает сперма. Я безжалостно ебал обессиленного доцента Денисова. Он мужественно выполнял свой врачебный долг, подставляя мне свое нутро, чтобы мог кончить и я. Ебля продолжалась еще не меньше трех долгих минут. Наконец, я заскрипел зубами и стал кончать. Доцент застонал:»

«Кричал, захлебываясь залупой его хуя, водой, но больше счастьем: мой член непроизвольно стрелял спермой. Он кончил, загнав свой член мне глубоко в глотку. Я дышал носом, чувствуя, как внутрь меня по гортани медленно сползает его густая сперма. Восторг меня охватил просто сумасшедший. Я дышал носом - и даже сдавил горло, чтобы не отпускать его залупу из моей грудины. Но она все же выскользнула. Мы оба лежали на полу, на нас лилась вода из душа.»

«Едим дальше, разговариваем. Гера опять под столом свои ножные затеи проводит: носочком домашнего тапочка, который мы ему дали, гладит мне яйца. Я опять отодвинулся.»

«Он дрочил очень необычно, я такого еще никогда не видел. Может быть, так дрочат в Астрахани? Он дрочил не сам член, а сильно теребил яйца и оттягивал их, отчего член бился об его живот, сотрясая воздух, а головка то открывалась, то прикрывалась шкуркой. Ну, то есть дрочилась, только издалека. Он рвал свои яйца безжалостно, с остервенением - крутил их и дергал во все стороны. И, наконец, таким интересным способом спустил: его член вдруг сильно и резко взвился к пупку и замер. Замер и я. Арик стал дергаться. Я хотел все же схватить его член в рот, но Арик опять вырвался - и стрелял в воздух, вверх. Сперма летела к потолку, пролетая мимо его лица: Помню, что сперма стала падать на меня, как дождь, сверху, с самого потолка нашего брезентового домика...»

«Встречаемся на следующий день у метро, я его веду к себе домой. И там у нас вспыхивает такая прекрасная возня, скажу я вам! . . Словами не передать. Что там шпионские усики и щекастая мордашка! Его самой яркой приметой была попка.»

«Когда мой член стал опять вставать, напрягаясь против моей воли, а очко, напротив, против воли расслабляться от приятнейших в мире прикосновений бархатного языка Льва Ханаановича, процедура на мгновение прервалась. Не больше, чем на мгновение! Лев Ханаанович поднялся с диванчика - и там казался я. На животе. Лев Ханаанович лег на меня, и тут же так легко и свободно вошел в мою попочку, что я даже этого не заметил. Достаточно сказать, что через какое-то время я вдруг спросил себя: "Что он там на мне делает?" Оказалось, что он уже давно меня трахает.»

«Натянул на ложку новую резинку - и проебал своего любимого Юрку так, как еще никогда не ебал членом! Он извивался от счастья, стоны глушил в подушку. Спустил короткими очередями, поцеловал меня, благодарный, - и тут же уснул. Еще бы: мужик впервые поел по-настоящему:»

«Из своих 52 лет он 29 лет 6 месяцев и 15 дней провел в тюрьмах. Вот почему он выглядел старше своих лет. Но веселость его была очень искренней. Красть кошельки ему казалось забавным. Ему были абсолютно безразличны страдания тех, у кого он увел деньги. Или, может быть, подсознательно он только ради этого эффекта и старался. Это был артист без публики. Увидев в его руках два кошелька, набитых деньгами, проездными карточками, фотокарточками каких-то детей, мужчин и женщин, я нахмурился, давая понять, что веселости не разделяю. Но плюшевого мишку моя реакция нисколько не смутила. Прогуливаясь дальше, он мне рассказал немало любопытного.»

«Взмахивая, он проводил мочалкой мне между ягодицами. "Расставь-ка ноги на ширину плеч!" - скомандовал он. Он размахивал мочалкой, протирая мне между ягодиц. "Ну как, ничего?" - "Ничего, нормально". Потом мы поменялись местами и я его мыл - спереди и сзади. Он тоже расставил ноги и велел мне мыть мочалкой ему между ягодиц. Смыли мыло. "Еще раз", - сказал он и стал снова намыливать мочалку. И после того, как я хорошенько смыл первое мыло, он снова начал мыть меня спереди и сзади. Но в этот раз он велел мне наклонить корпус, расставить ноги еще шире, и мыльной пеной он мыл мне сзади яички, член и задницу между ягодицами прямо руками, бережно. У меня стал вставать. Мне стало стыдно. И я сказал: "Хватит, не надо!". Но мужик меня наклонил мягко, с силой и говорит: "Стой!". Я ему тогда сказал:»

«Едва вошли в квартиру и закрыли за собой дверь, я припер парня к стенке в коридоре, сорвал с него ремень, расстегнул ширинку и сходу, с разбегу так засосал его взлетевший член, так засосал, как в моей жизни не сосал ни разу! Руками прижимаю парня к стенке, одновременно расстегиваю ему пуговицы гимнастерки, защелки брюк, сам раздеваюсь, сбрасывая с себя всю одежду - и, прежде чем, я снял с себя трусы, они приняли мой накопившийся заряд спермы. Парень - и тот был сдержаннее: за всю встречу кончил только раз. Я - три раза.»

«В следующий миг перед моим ртом оказался хуй главного инженера. Я начал сосать его - но это было нелегко, потому что дальше залупы мой рот не налезал. Вдруг справа я почувствовал Гаврилюка - он своим ртом отнял уменя хуй Равиля Аксентьевича и стал его сосать. Я стал губами вырывать его изо рта Гаврилюка. Мы стали сосать его с обеих сторон. Руками же я мял тугие, как футбольные мячи, ягодицы Равиля Аксентьевича и волосатые яйца. Движения стесняли брюки. Я расстегнул их и сбросил вниз. Гаврилюк с благодарностью впился мне в губы - мы целовались с ним взасос, а нам в уголки рта тыкалась залупа Равиля Аксентьевича. Между ягодицами у Равиля Аксентьевича было прекрасно! Шелковые длинныепряди волос свешивались из сердцевины, стоявший на ногах пытался размягчить ягодицы, чтобы мне было удобнее ласкать промежность, но тугие ягодицы не желали становиться мягкими.»

«В ее глазах я прочитал желание отдаться мне сию минуту, в дверях, стоя. Моя кожаная куртка на нее подействовала. Она вышла, не утолив своей половой потребности.»

«- Товарищ Григорян, немедленно вызволите нас из застрявшего лифта! - приказал я. - По вашей вине мы встречаем Новый год в кабине лифта. Вдобавок мы находимся в кромешной тьме уже больше часа. Среди нас находятся женщины. Многим из них плохо. Вызовите милицию для составления акта.»

«И все они меня повыебли и обтерхали меня своим молофьем - я был в их молофейке с ног до головы. А сам я кончал просто на автомате, даже счет потерял, сколько раз меня корежило. Потом, когда я стоял в душе и снова мылся и подмывался, семя из моего полустоящего члена само выбрасывалось, против моей воли. Мои яички испускали сперму сами по себе - стоило мне только до них рукой дотронуться или напустить на них горячую воду.»

«Я сначала решил, что этот брат с нетрадиционной сексуальной ориентацией привез в Подольск семью моего паренька. Мой паренек, забыв обо мне, подбежал к брату, и беременная женщина сразу на него накинулась, не смущаясь того, что я сижу на лавочке и все слышу:»

«У меня разрывались штаны. От паренька пахло спиртным, сигаретой - от него шел настоящий мужской запах, который возбуждает меня даже на расстоянии. Я снова подвинулся к нему и приблизил свои губы к его, слегка их коснулся. Тут он сам открыл рот и мои губы оказались в его мокрой полости. Теперь он взял инициативу поцелуя на себя. Рука на моей шее поднялась до затылка, притянула затылок к его лицу - я просто вдавился в его рот, нос уткнулся в его щеку и стало нечем дышать. Я вырвался, набрал воздуха. И тут мы соединились брюками - наши животы терлись друг об друга, под животами выступали вставшие члены - мы старались тереться ими. Он не отпускал мой затылок и снова притянул меня к себе и очень сладко засосал мой рот. Я даже застонал от удовольствия. Он отшвырнул сигарету и освободившейся рукой мигом расстегнул мне брюки, сдернул плавки и вырвал из заточения мой хуй.»

«Закадрил негра. Конечно, студент. Зашли в кафе, я его угостил. Потом, пока говорили, пока я ему намеками давал понять, как трудно на чужбине без надежного друга, зашли в другое кафе, я его опять угостил, но уже полным обедом - салат, суп, второе, мороженое-глясе. Согласился прийти ко мне домой. Дома съел еще полный обед в двойном размере. Оказался интереснейший для Африки случай: в стоячем положении у него ровно 6, 8 см. Как говорила моя бабушка - не в коня корм.»

«Я сосал ему взахлеб, мешала слюна, которая образовывалась от его толстой шкурки, покрывавшей залупу, она гуляла вместе с моими движениями. Он научил меня справляться и с этим. Слюну надо глотать, но можно и выплюнуть, а шкурку оттянуть с залупы и придерживать рукой. Пока он меня учил собственным примером, я ему два раза кончил в рот, дергаясь от непроизвольного семяизвержения. Наконец, кончил и он. Перед этим он велел мне глотать сперму, а не выплевывать, как делают некоторые. Я выпил его кисленькую сперму с наслаждением. Каждую минуту пребывания с ним я испытывал настоящее блаженство, я совершенно не понимал, сколько проходит времени, и вообще, который теперь час.»

«Сам лежит на койке, спортивные штаны уже на нем, член выделяется под животом горой. Как мой друг раньше этой приметы у него не заметил? Старик лежит какой-то успокоенный.»

«А он, не понимая меня и думая, что я им брезгую, берет с полки флакон с чистым спиртом и старательно протирает головку и весь член. И опять мимикой лица жалобно просит: "Пососите? Ну, хоть лизните один разочек? Всего один?" И так умилительно смотрит, так просит:»

«И остался ночевать. Легли на мою тахту, погасили свет. У меня из головы нейдет переписка с анонимным автором валентинок. Лежу рядом с любимым парнем, которого обожаю, для которого готов на все! У меня стоит вовсю! И я возьми и спроси у него шепотом:»

«Запах этого манящего тела привораживал - от мужика, с виду неухоженного, простого, пахло чисто и благородно. Подмышки у него были заполнены черной растительностью, которая свисала густыми пучками, и, когда мужик стоял с опущенными руками, вылезала наружу. Словом, сексуальность этого мужика меня одурманила.»

«Но он уже не мог держать: сперма брызнула мне снизу в подбородок, я впился поцелуем Женьке в рот, заглушая его крики счастья, очко его то больно сдавливало мой член, то распускалось, делаясь широким. И в этот момент я сам закричал - крик ушел в нутро Женькиного рта: из меня вырвалась сперма и заполнила всю Женькину внутренность. От неожиданного ощущения он испуганно приподнял зад - но сперма била из меня неудержимо. После того, как извержение закончилось, я еще не меньше пяти минут ебал Женьку, не в силах вынуть член: он упорно стоял, и я боялся, что своей твердостью он сделает Женьке больно. Только когда член стал обмякать, я медленно вынул его и лег на Женьку плашмя. Мы оба были мокрые. Пот с меня струился крупными каплями. Женька тяжело дышал. Он еще обнимал меня за шею, прижимая к себе. Руки его бессильно упали - я освободился из его объятия и перевалился на тахту.»

«Моя любовь была сильной и нежной. Вот только нужно было уходить на чертову работу. "И вот однажды возвращается муж из командировки" : - это запев традиционных анекдотов. И вот однажды возвращаюсь с чертовой работы я - как всегда, бегом, скорее к моему Птенчику! Скорее трахать мою любовь! Вхожу в прихожую - вижу, как дверь в комнату стремительно закрывается. Мой Птенчик просунул носик пуговкой в щелку и говорит:»

«Только спустили - Динамо. Опять пассажиры дислоцировались. Я встал немного свободнее. И думаю: дай все-таки нарушу конспирацию и посмотрю вправо - кто это был? Посмотрел - ни одного мужика. Одни женщины. Значит, вышел на Динамо. А мне - до Сокола...»

«Что не скрою, так это то, что мои редкие встречи с Петей в уборной или возле двери в уборную и в ванную грозили вырвать из меня самую святую тайну, которую я носил в себе. Она заключалась в том, что всю мою любовь к этому человеку я выплескивал на его дочь. Готов был и на жену. Любовь была бесконечной, неохватной, могучей. Кажется, в то время мне Юля как-то сказала:»

«Думаю, что то, чем разрешилась наша семейная коллизия, было проявлением не столько характера Валентины Даниловны, сколько ее женской сущности. Обычно замужняя женщина, уверенная в себе, склонна все доводить до крайности, а всех вокруг - до белого каления. Но именно ей я обязан тем, что с середины жизни до самого зрелого возраста, в котором нахожусь сейчас, я не имею в семье женщины, - существа, столь же своеобразного, властолюбивого, капризного, своевольного, упрямого, мало предсказуемого и т. п. , как Валентина Даниловна. Имею в виду Юлю. Она пошла больше в маму, чем в папу.»

«Мы были друг с другом так, словно никогда не расставались. Целовались - и я не мог напиться вкусом этого человека. Он сосал мой язык, с наслаждением глотал мою слюну. Наши поцелуи длились по двадцать минут. Руки вспомнили все части тела. Мы лежали в густой тьме абсолютно голые, сплетя ноги, прижимались друг к другу, мы прижали друг к другу наши члены, яички. Мы сливались в одно. Мне думалось, что вот так хорошо бы умереть - прямо сейчас. Казались далеким сном мои страдания.»